***
всё открыто и будет так
закрытые комнаты —
ещё более открыты
чем открытые
вихрем
вихром наружу
и скромностью смейся
гулкая заброшка
эхо запустит во всю себя
выброшенная бумага
истекает запертым деревом
***
сбоку
солнечная луна
заряжается телом от леса
заедает тяжёлую бледность
поднимает себя из своей худобы
чтобы снова собой находиться
в ветках погашенных и коричневой полосе
а не двойником, не двойницей
родиться
у болота зеркального из-под полы
над оврагом не стой
или не летай, будто всё живое
хлюпает ветром
в земляном простуженном окне
вне ядра не расцветай
в прогулках не застывай
а лучше застывай
ведь глядя на солнце
такое лунное
возвращаются в почву не все
***
завтра я буду жарить кабачки
шелестом масла
прорезан в них ход
памятью кто-то туда
сразу уйдёт
кто-то уже после голода
или через полгода
когда по ту сторону
в ноздрях, а значит, в конце коридоров
снова шипят кабачки
***
был я на этой тусе
там облачный вайб растений
восходящих к обойному зною
в нём пели они некрасиво
семенами какими-то
хотя насколько я знаю
этот вид не дышит и перерождаться
не способен
морковная прохлада
и яблочное свечение
пробирали меня с тарелок
холодом с каёмкой тошного тепла
будто в съеденных сейчас плодах
сначала давили окурки
и пепел с капельками слюны
обнял защитно призраков порушенной мякоти
я помнил, что мясо
никто из присутствовавших не признавал
зато каждый источал погребение:
весь этот процесс, разомкнутый в общем запахе
где волокна примыкали к зубам, глотке и пищеводу
а затем к стрельчатым клеткам пожравшего организма
жили с ними и в них, а потом распадались
с ними же
входили в последнюю клетку, бухшую лесом
там были запахом тонким и мгновенным
ростом переменным, обратным и буйным
уходили зерну в самое мягкое сердце
и никак не умели наесться
отсюда и шли они под музыку
под самое брюшко её
и растительный свет горел из стен этой тусы
был я, короче, в этом вокруг и около
не понравилось. не моё
***
как-то так светло
что даже протяжно
растёт через ветер
рябина — вся жадная
вся кривая на запах
в ней катятся города
земные, но изогнуты
страхом
небесным немного
как громом
залиты
отсюда их красность
их вырванность в ветре
бегут они в ягодах
ждут своей смерти
из птичьего клюва пролиться
и соком
развиться в забытое
руинами виться
быть светом и тягой
подкожной столицей
***
покрытая пространствами
земля
шуровала, крутилась
пока не сделала песочницы над собой
как застывшие шапки гейзеров
это прикрытия
ослабленных мест
песчаные бронежилеты
от рыб, которые хотят
будучи людьми
нырять из земли наверх
будучи рыбой
другой человек
смеялся и был всё ниже
он думал:
лучше быть более низким
тогда сбежит
а вода уже пахла песком
***
терпение покрыто волосками
насекомный сонм вносит его
на безупречных крыльях
прямо в переносицу человека
сидящего под дверью, запертой за огнём
терпение ворочается и першит
и хочется тереть переносицу, а потом
оно прорастает и в подбородок
и в мочки ушей
даже дотягивается до груди
где тоже разбиваются процессы
о решётки удлинившихся волосков
это верлибр или что это
я не знаю
я знаю, что терпение однажды
вошло-таки в огонь
вынырнуло из человека
и основало свой рой, восковой
или из чего он
я не знаю
я знаю, что я написала просто гул
жужжание
волосков бескрылых
ушедших в построение
выживших в огне, в человеке и вне
***
ещё хищнее природа
и ещё ужаснее кричит пыльца из цветка
и более скрученная в замахе
задушенная в гамаке
воздушная складка
дня и пожара
лепестки в перекрытой ткани
когда волокна некуда рвать
ракета в игле
распрямляется и не выходит
***
нойз наносили как строительный цемент
на словечки в зале
возводили фундамент раньше
чем он касался основания
парящая шумовая башня
проносится над ней змея
под ней крутится кренделем
земля
полоской тишины в парении она
земля
рушится в электричестве помысла
земля
***
кровоточивость дёсен
как нудёж о чрезмерном соке любого растения
выемка соли из жаждущих плеч
ударной волной серповидной
кровь точит камень
но не только пролитая
а и за стенками тел
живые разносят её
сосудами — по себе
ходьбой — по камням
этим берут и определяют рельеф
из дёсен и ноздрей
излишек земли
краснеет
и через мельницу всего тела
выходит кровью
тут же она
как семена
целые от жерновов
весело может наземь сверкнуть
и оттуда разбиться ковром
подлесным, в котором и соль
и клубок дровяной, и нитка листка
и воды травы
и арка дурная
мёртвой грибной слюны
где тяжесть десны
держит всё это
в одном узоре вырубки
беззубая
***
потайная летняя резьба открывается в августе
или резня, но любое очень правильно
в этом случае
когда листаешь свой кожный гороскоп
и видишь подсказку в августовском свете:
не так важен твой знак при рождении
как знак при смерти
в последний свой день
кем ты окажешься
из одиннадцати тварей и одного предмета —
это посмертный зодиак
точка, и в ней завихрение
оконченной жизни, которая вся
задом наперёд определена
выдохом в положение звёзд
в последний твой знак
и эта секунда
сжатия в медленную белую точку
кинет лучи на все предыдущие дни
ведущие к ней, летящие к ней
чтобы они притянулись и рухнули
в одном перебитом об кожу созвездии
жизнь провели по этому знаку
и точка тебя вот так повисит-повисит
потом перевесится молнией пота
последнего пота —
и вот чем сверкает
август, в себе замыкая весь год
и размыкая в разобранном теле
***
злится стена
точно так, как падает свет
на залитые временем
пальцы её
дышит стена
точно так, беспощадно точно
посреди её воздуха встреча идёт
навстречу
кухонным ловит ртом
пальцы сжимаются
горло першит под ними
изливаются комнатой из него
перечные отверстия
***
когда мы были в пути
в этом языке
мы случайно назвали плод
именем его дерева
через время рыжее
мы наоборот
назвали дерево именем плода
через другое время
мы добрались до места
и смотрели назад:
там не было никогда
ни деревьев, ни фруктов
а что принесло урожай —
было без звука