Леонид Георгиевский

Ящик языка

Подготовка публикации: Галина Рымбу

Неводы

эта вода почти чёрная
пей неводу, говорят
неводы
станут верёвками в горле, вытащат голос
обратно
у одного вытащили, теперь он голос без лица

пей неводы
нельзя здесь оставаться
нельзя как нельдихен
по его мёртвой книге можно предсказать твоё будущее
смотри, оно живое такое
живое забвение, как паук
закрыл твои слова паутиной, а ещё тебя называли дураком
думали, что обманули

голоса в крестах пауков
цепи равномерно распределены
с проспекта покорённых
электричество леденит глаза
что-то забыто, кто-то забыт
лёд видит равномерность, направляется в
русло для неводы, русло умолчания
русский язык умолчания

голос без лица нашёл себе воду
теперь она перемещается по стеклянной трубке
голоса, видная со всех сторон
за стенками она будто не вода — химический нож забвения
она загорится снаружи

пей неводы, говорящий не своё имя
ты заходил в костёр, будто в комнату
а теперь твой язык — щепки и пенопласт, теперь видная со всех сторон
комната костра закрыта

Cemetera

Как она шла с таким количеством убитых за спиной, я не знаю, но она пришла и сказала:
«Смерть — зажигалка под ложкой. А ты слишком рано её увидел и разглядел только свет.
Но главное — это металлическое колёсико смерти».
Она сказала: «Меня зовут Cemetera, Цеметера, как Деметра».

Речь продажи имён.
Речь — продажа имён.
Дальше снега они были сказаны.

Болото — листья воды, её кладбище.
Цеметера, половина лица.
В кладбище вговорить язык болота.
Болото-балтия, как бы подошло тебе испанское имя, похожее на цемент.

Кладбище смотрит всей землёй дальше снега, дальше воды, чью поверхность едят водомерки,
как муравьи — трупы.
Будь я Цеметерой, я бы научил тела восстанавливаться под землёй, как восстанавливается
поверхность воды, но не слишком-то любит вода наши лёгкие головы, не ведёт за собой,
за главным своим числом.

Цеметера видит кости воды. Я — только имя.
Пока не найдёт тебя третья кость, носи это имя, как вторые руки.

* * *

моё тело — чужое, и мне
навязывают другие чужие тела
уродливые, имеющие право
как будто мне мало одного чужого

нам навязали тел, как рубашек
из двудомной крапивы, чума на оба
дома твои, крапива, родина, мир

моё тело — чужое, но я ещё жив
ладно бы они лгали, что если оденусь крапивой
обуюсь железом, я получу своё тело
у них голова из железа, язык из крапивы, они не сумеют лгать
так, чтобы мы поверили. просто они высоко
они далеко, им можно

они сбрасывают нам тела с высоты, сбрасывают мысли
они в собственных телах, они в собственном доме
в собственном мире, в тяжёлом покое
в лёгкой мысли, в краденой тишине
в необходимой беседе, их взгляд не поймать
как журавля в небе, как плеть плеромы
перехваченную самой чужой рукой

чума на твою голову, чума на твой язык
чума на твои/наши мысли, коллективное лицо

Лоскуты

Бог висит на лоскуте кожи Вилла Шейдмана1.
Закрой эту книгу. Но ты закрываешь глаза.
Дверь крови распахивается сверху.
Ты просишь меня любить тебя, любить свою боль, стирать чужое бельё.
Давай я буду стирать тебя, но уж больно ядовитым мелом ты нарисован. Понимал ли ты, что,
полюбив свою боль, я уничтожу тебя намного быстрее?
Но я не люблю боль, я не люблю бога. Бог — груз на лоскуте кожи существа, созданного женщинами.
Но для тебя это книга о двери. Ты просишь меня идти за тобой, и жаль, что я не смогу полюбить свою боль.
Жаль тому существу, что цепляется за лоскуты моей кожи, трудолюбивому насекомому ненависти.

* * *

когда я снимаю маску, когда я снимаю маску, держись
за холод

воздух закрыл тебя
как невидимый огонь, закрыл
а земли не бывает

чья маска — земля?

маска земли — железное полотно

мёртвая белая земля, когда я снимаю маску
когда я снимаю маску, держись
за холод

смерть, перегруженная, как баржа
плывёт по железу

держись, человек, потому что ты не умрёшь. тебе придётся
разговаривать с мёртвой землёй из невидимого угла

Идиотарий

белые цветы нашли человека, они говорят ему:

потери в сетях

идиотарий

человек оглядывается в поиске других. между ним и морем — стекло
горлышко склянки величиной с поле шумит над его головой, как раковина
человек оглядывается в поисках другого выхода, хочет уйти под землю
но только небесное подземелье его ждёт
белые цветы небесного подземелья смотрят глазами рыб
на лепестках шума:

после того, как дурной голос в голове заставил тебя дать другим имена, они сказали:
мы хотим отразиться в тебе, человек.
ты думал, это говорят другие. но это говорили имена, разросшиеся, как гигантские
чумные бубоны. они никогда не определяли существ, которых ты назвал.
кто-то назвал рыбу gyo, словом, похожим на тошноту или немоту, смотря откуда слушать.
от оболочки человека осталась другая оболочка — только она и слышит, перетекая с поля на поле,
заросшее белыми цветами шума. ты для этого вышел из воды?
в манге под названием gyo дохлые рыбы на металлических ногах выходят из моря и нападают на людей.
что за бессмысленный сюжет, спрашивают читатели. но человек и есть дохлая рыба на металлических ногах,
вышедшая из моря, чтобы убивать, а читатель — калибан, не узнавший в зеркале своего отражения.
не узнаёт, потому что мёртвый.
если ты приглядишься к отражению внимательней, оно тебя убьёт. если ещё внимательней —
его не останется. тебя, вероятно, тоже.

что же осталось? ты кого-то ищешь?

потеря забрана в сеть

потеря собрана, хотел ты услышать, но не нашёл похожих
звукосочетаний

слова кто-то стряхивает в твою голову, будто блох с кота. а ты сам хотел их ловить,
что же в твоих руках?

склянка идиотария с твоей уменьшенной копией. на что же она сгодится? если вытряхнуть копию
и бросить в море, через несколько месяцев она всплывёт. не такого возвращения ты хотел.

Иначе ничто

У тления отдельное тело
Тление — чёрное полотенце на лбу настоящего
Вместе с головной болью оно убрало всё
Остальное
Ничто не распадается быстро без огня
Позови огонь в твои слова
Иначе ничто не разложит ящик языка
На дерево и железо
Огонь не идёт, ты смотришь
На дерево и железо тления
Грязь и чистоту тления
Квадраты идей, прямоугольники реальности
Животных сна

У твоего языка отдельное тело
Ящик, а в нём чёрные листочки телепатии
Он хочет быть чёрным квадратом идеи
Которая тебе не нужна
Ты смотришь на этот язык из человеческой головы
Вроде бы позвал огонь
Но языку не нужна твоя химия
Он хочет распасться медленно
Под землёй других языков

Подари мне язык из костей, имя
Что хорошо горят и стелются дымом
По земле других языков
Вроде бы сказал. Зачем?
Не слышишь себя — у слуха
Стало отдельное тело
Но видишь: не горит
Здесь ничего не горит, здесь над животным
Чёрное полотенце земли

* * *

станешь старым, пойдёшь, как дыхание

говорили о камне

пойдёшь, как дыхание камня
тонкая история воды

а сейчас ты ходишь вокруг
лаборатории, где в колбах цемент
ждёшь, когда к тебе повернутся
когда расскажут, что же здесь было

не было. не поворачивается никто
не было. не поворачивается никто
povorka2
воздух, свистящий перед магазинами лжи

Элементальная вещь

1.

По улице идут двое пьяных мужиков:
— Как так, блядь: она говорила, что ушла домой, блядь, и тут она, блядь, опять на даче?! — и я думаю:
пора учиться. У одних — удивляться простым вещам, у других — незаметно перемещаться,
как элементальная вещь.

2.

Видит ли идея ищущего?
А вещь — в этом мире могил (насчитать две, получить три — для тела, речи и ума)? Пока ты
способен спрашивать, не считать, задай детям вопрос: во что превратилась эта вода?
Они ответят: разве она превратилась?
Я смотрю на воду и вижу вместо неё огонь.
Я смотрю на воду и вижу вместо неё воздух.
Я смотрю на воду и вижу вместо неё силикатный кирпич твоей жизни. Если сжать эту воду,
получится слишком мало кирпичей, чтобы выстроить дом, и достаточно, чтобы похоронить
кого-то под ними. Но ты даже себя не похоронишь.
Так и будешь ходить тут с вопросами, похожими на сколы черепа, не понимая элементальных вещей.
Как бы сжать тебя до элементальной вещи?

Элементальная вещь наклоняется к трубке, соединяющей пустые комнаты, и слышит.
Я смотрю на трубку и вижу вместо неё огонь.

3.

Не(кто) задумал матричный перерасход земли.
Бумажные углы кирпичного дома, беспол(езн)ость, сколы языковой эмали, фальшивый ноль границы.
Голова не пролазит в стакан, говорили они. Только в другую голову.
Приходи в другую голову, поговорим, задумал он.
Приходи в другую голову за гараж.
Что за машина в гараже этой минуты?
Что режут лезвия лазейки?
Кого лечат электричеством новостей?
Камень ныряет в элементальную вещь и остаётся камнем.

Мятник

— Почему ты сидишь здесь?
— Потому что я закрыл глаза.
При смéрти, как приставленная лестница.
Глаза лестниц закрыты.

Мы живём, как закрытые глаза.
Мы здесь как руки брадобрея.
Но за стеной трава-животное высматривает за нас точки разрыва, и когда ломается времени
краденая игла, мятник ловит наши мысли, чтоб отпустить спокойными.

1Персонаж книги Антуана Володина «Малые ангелы», сшитый бессмертными шаманками из лоскутов ткани и вынужденный расплачиваться за отступничество от революционных идей. Вероятно, подразумевается, что концепция бога-творца в наше время оказалась от этих идей ещё дальше, но это не точно.

2Шествие (хорватск.)

Леонид Георгиевский

Родился 9 июня 1980 г. в Ярославской области. Учился на факультете философии СПбГУ, в 2006 г. окончил Литературный институт им. Горького. Живёт в Калининграде. Лонг-лист Биеннале драматургии «Свободный театр» (2015), шорт-лист премии им. Астафьева (2010), «Нонконформизм» (2012, 2017) и др. Лауреат премии журнала «Футурум Арт» (2006), «Вольный стрелок» (2010). Входит в редколлегию сайта Nihilist.li.

Публикации стихов, прозы и критики – в основном под именем Елена Георгиевская: «Воздух», «Новый мир», «Волга», «Интерпоэзия», «TextOnly», «Полутона», «Двоеточие», «Цирк “Олимп”», «Артикуляция», «Stenograme», «Лиterraтура», «Русский пионер», «Ф-письмо на Syg.ma» и др. Один из составителей «Антологии феминистской критики» (2021). Тексты переводились на английский, польский, словацкий, болгарский, эстонский и другие языки.

Книги: «Вода и ветер» (М.: Вагриус, 2009), «Хаим Мендл» (“Franc-tireur USA”, 2011), «Книга 0» (“Franc-tireur USA”, 2012), «Сталелитейные осы» (М.: Вивернариум, 2017) и др.

Подборка «Гипсовые поля» в «Новом мире»

Подборка в журнале «Тонкая Среда»

На сайте Soloneba