Новая книга Анны Глазовой «Лицевое счисление» выходит в только что открывшейся поэтической издательской программе Центра Вознесенского «Центрифуга» (кураторы — Илья Данишевский, Мария Степанова, Лев Оборин). Публикуем подборку стихотворений из этой книги.
*
смена состояний
со скоростью ночного падения.
сроки со свистом вносятся в сроки,
подбирать их ходит
случай,
зверь времеяд,
зубы — прямо из дна
сводного дня.
*
из предпоследнего дня
тянет срок
ложнодневка-имаго
(ижица — ежебуква —
теперь полузиждется),
снова неделю делит среда,
в среде полураспада
за запинкой запинка
растёт перепончатый вокресняк.
*
изгибы ствола у горной сосны —
это её лицо, корни — глаза.
сок и смола
по древесине
пишут летопись перемен:
как крошилась скала
и сворачивал ветер
смещая мир.
*
приставший к щеке свет города
и капли дождя над бровями.
осень начинается с последней ласточки
и может быть выдоха.
на плечо падает лист
но ты почему-то не рушишься.
*
эта дверь
почти не прикрыта,
этот ключ почти не в руке
и почти не подходит.
два движения:
или обтачивать
(становиться часовщиком)
или просто растить,
растить комнату
из-под сквозняка.
*
странность того,
что живое, срастаясь, не чинится —
вещь ломается и рука,
но чинится вещь.
шрам на теле — то место, где жизнь начиналась.
трещина на стекле —
подтверждение долговечности.
*
пропущенный знак
ухватить боковым зрением
с головой подчинившись в движении
тихо связавшихся в грозди
голосовых виноградин:
там лежит, скрыто,
как в погребе,
обещание
(чуждого пьяному)
брода.
*
не выше не ниже чем эта размытая середина —
кто в ней моет золото
сходит с ума
от её непроглядности —
просто серого вещества —
но в нём спрятаны —
от внешних глаз —
все прозрачные краски
*
иногда прямохождение —
будто бы чуять
спинным длинным мозгом
то что вверху не увязано
или чужую дрожь
тело из тела
волна за волной
вместе с ними —
рябь по воде,
впитанная затылком.
*
чем подробней следишь
за линией берега,
тем дольше твоё наблюдение,
и живущие так же
безмерно подробны
в каждом когте или листке
и особом строении чувства —
на прямом стебле на кривом корне —
и в каждом движении ещё
раздвигаются складки
ткани пронизанной
окончаниями — ощущения
основами — опыта
*
в этих прожилках —
над отступающей белизной
и испещрёнными письменностью плоскостями —
ты открываешься
в блёклом просторе
от измороси до изморози
чья
сухая рука возьмёт эту плёнку
и приложит к окну?
*
в месте прикосновения
разрастается мысль:
уголёк зрачка в темноте
(будто внутри зверя подсвечен)
и ты чувствуешь
страх прозрачности.
кто-то кутается в меха,
кто-то сам скорняк или его поставщик.
не кто-то — в ворохе (шорохе) темноты
твой истекающий взгляд.
*
кокон так замкнут снаружи
что вскрывается изнутри —
гладкость внутренних стен
поддаётся желанию распуститься
отвергая кладку поверхности.
живое нельзя извлечь из себя.
мёртвый зажим превращает в предмет
то что рождается для движения.
*
в каждое животное
вживляется смерть как жемчужина
для исключительной выдержки,
а человек, смертопитающий,
требует жемчуг всегда растворить
в чём-нибудь вне цены и дорожит
без остатка осадком,
невещественным, не без жизни.
удержи меня:
сила движения,
близость,
тваретворна.
*
нет ни верха ни низа
когда свёрнута и развёрнута пам’ять
первого слова не повторишь
последнего не запомнишь
между ними — обряды
от обречения
от вер-человека и от
верче-времени.
