«Во время кризиса все части были изолированы друг от друга. Операция называлась «Информационная зима» (Informational Winter, IW). Так как связи функционально обогащали объекты, то это разъединение привело к упрощению их структуры и их память была практически полностью редуцирована. Однако некоторые объекты обнаружили способность накапливать потенциальные связи, фантазмируя о них, благодаря чему спонтанно возникали особые зоны микроактивности, в которых эти объекты, на первый взгляд не имеющие никаких свойств, бесконечно усложнялись. Их сложность была опрокинута внутрь. Она работала где-то, на той стороне. Они могли запускать новые каналы связи. Чем больше связей они накапливали, тем сильнее становилась их языковая способность…» (Из шестого слоя).
Первые операции со слоями
Оставайся спокоен:
солнце делится между мыслями,
и мы создаем для них новое сердце.
Моментальные органы свертываются так быстро,
чтобы преодолеть препятствие.
Сеть там, где, соединяясь, простое повторяет простое,
не зная об этом.
Где бы ты ни был,
внутри моей самой крошечной мысли
ты в безопасности.
[…]
Хотели ее «убить» — растащить на отдельные акты, но «связи идут своим чередом». Из связей они строят системы, воспитывая под себя климат и направления.
Увидев систему, дай ей распасться: ее воспитывал тот, кто меньше себя. Она принимает решение, как ребенка, природы которого она не знает. Она не знает, как его жизнь встроена в действие.
Она делит себя, удерживая в себе все, что может увидеть. Я могу застать момент принятия, если кто-то займет свое место. Узнай свое место, чтобы место могло расти. Раздели Марию, если сможешь ее обнаружить.
Спонтанно возникали новые зоны.
[…]
Я видела твою любовь — сжавшийся камень на площади, куда ступали ноги тех, кто не знал, куда нужно идти. Они думали, что речью соприкасаются с действием. Их речь запирала действие, как «ребенка».
Я повторяю этот камень, чтобы развернуть его. Для этого чувствую — и действие становится родственником, стоящим в открытом пространстве.
Формы сдаются и протягивают навстречу руки. Они втягиваются в себя и интегрируют день. От этого кричало все, любовь же оставалась тихой.
Во рту отражалось выброшенное вовне, в сторону материи. Во рту можно двигаться, не попадая на уловки пути и обнаруживая пульсацию чувства как знакомую форму.
Камень говорит в покое, я вытягиваю его в нить и связываю в простое имя.
Оно растворяется на языке и становится тем, что защищает связи, чтобы, чувствуя, каждый мог повторить формы растений, животных, скрытых небесных тел.
[…]
Истощение
— Твои колени согнуты неестественно, и тело потеряло сходство со своим окружением.
— Посмотри лучше, разве ты не видишь здесь отправленного письма?
— Письма, отправленного через рот всех живых?
— Письмо находит адрес при каждом прикосновении одного к другому, при каждом случайном контакте оно двигается все дальше.
— Речь пеленает действие, придавая характер слабости и нежности. Лучше бы тебе помолчать, раз ты все еще стремишься к зародышу своего движения. Я перестаю тебя узнавать.
— Двигайся по дороге к малому, чтобы снова узнать. Произноси простые звуки, чтобы удерживать чувство опоры. Ты слаб.
— Я прямо сейчас схематично несу свое тело.
— Оно абрис пространства, подверженного искажению. Это из-за того, что кто-то из нас все еще открывает свой рот.
— Тело становится сначала ртом, потом осью.
— Тело ведет к тому, из чего состоит. Форма развернута к своему звуку. Это я зову ожиданием, ликвором простого действия, объятием части.
Во рту отражалось выброшенное, но отражалась и опора.
[…]
В центре простейшего чувства
боль. Она смотрит вовне
и отпускает все, что находит.
Тысячи, тысячи жителей,
себя провожающих, как исход
крови, свернутой в смысл,
как любые доступные вещи
вокруг случайной догадки.
Будущее, кожа несуществующей жизни,
говорящая сама за себя, проталкивается к плоти,
чтобы мы располагали собой так же,
как боль располагает центром.
Тело сбито в ядро истории:
чувство растет, провожая тех,
кто оставил в среде свой рот.
[…]
Я спросила у животных, где искать тебя. Они ответили: «На дне песчинки». Я шла и теряла следы, и ела песок, и обморок намотала на голову, как голод собственных глаз, чтобы не видеть, куда иду.
Животные, органы чести, еще не возникшие, пока ты не развернут к моим глазам. Они формируют объект, бросающийся в сознание в момент первой любви.
Сердце сжимается и разжимается, и это становится основанием встречи, и ты, видя перед собой пространство моего внимания, можешь выращивать свое тело и становишься все более существующим.
Я плачу, потому что я смогу найти тебя только смертным.
Я искала тебя и съела всю пустыню, и она свернулась, как мышца. Так сжимается связь любящего и любимого в верности их внимания.
«Чтобы я смог приблизиться, хоть что-то внутри тебя должно оказаться простым».
Песок усложняется в соответствии со структурой голода. Я устилаю им внутренний контур, как распознанным хлебом, как уже окрепшим в отражении лицом, призванным дальше расти.
Ты израстаешься в хрупкую форму на моих глазах, и я протягиваю руки, искусственные, как и облако твоего тела, собравшего память воды и песка, в которых отразилось предсмертное пение всех систем, тяготеющих и меняющих линию связи.
Я открываю глаза и упрощаю их, чтобы, прикасаясь к твоему имени, не перейти границу и тебя обнаружить.
[…]
Мысль становится равноценна событию по своему смысловому весу.
Подобие разума
[…]
Я нашел тебя в колодце. Они съели мою любовь, чтобы изменить свое тело. Время выбывает из ряда. Я распознал тебя в колодце слов, чтобы следующий момент мог случиться. Я вижу теперь, с какой силой вещи отталкивают друг друга. И имя этому — поцелуй.
Я нашел тебя в колодце. Вода писала твой танец, я читаю его на своей ладони, подобии моего разума. Ладонь сжимается на рассвете, когда светит что-то внутри, и я целую среду.
Я нашел тебя в колодце. Вода смотрела сквозь твое тело, как простая метафора мира. Мой ум взорван последним событием на Ближнем Востоке. Я смотрю прямо в твой рот и вижу системы объятия, что тоньше союза простых вещей и острее их.
Я нашел тебя в колодце еще до того, как узнал. Я и сам состою из воды. Прости меня, что я так близко к тебе и разбиваюсь вдребезги снова и снова. С каждым ударом бьет где-то, куда может дотянуться мой ум, чтобы сделать еще один круг.
Я нашел тебя в колодце. Ты был голоден, я кормлю тебя своею любовью, от которой рвет тело и собирается новое существо, похожее сразу на все живое. Я обнимаю тебя и не могу обнять, потому что мир принят. Вода говорит с солнцем. Я буду переводить тебе их разговор, чтобы снова нам встретиться.
(Схема перевода дана в наиболее компактной форме. Далее следует отчуждение форм.)