*
Есть время для мира, оно очень короткое,
выпрошенная у гордости и судьбы
«ночь любви в меланхоличном Аиде».
Есть время для трепета, когда я нахожу
твою ресницу между страниц
ненадолго одолженной книги.
Есть только-наш-жест, пропущенный через стыд,
который удалось залечить и вернуть себе.
Есть час, когда меня почти отбрасывает волна сияния,
бьющая прямо в висок из твоей груди,
от тела, покоящегося, возможно, совсем не здесь,
возможно, в мечтах о «пустой глазнице».
*
Листьев нет, безрадостно. Недели и месяцы
монотонной кропотливой работы, без прикосновения.
Позднее лето и старушки на набережной, в спущенных стрингах:
до них никто уже не дотрагивается с любовью,
кроме этого скупого солнца.
Я больше не думаю, что поэзия должна быть непрозрачной,
она должна быть строгой и доверительной.
Снег падает ровно, на маленькие фиолетовые цветы,
как если бы тот, кого ты любишь, был где-то поблизости.
*
что отрывается вместе с осенними листьями
— куски живого тепла
— телесность любви
— все прикосновения, в обратном
порядке, склёванные птицами,
в качестве последнего дара,
поэтому над землёй
проявляется траурное присутствие
расстающихся с ней сил,
немного белесых, стелющихся, почти невидимых
*
Непрерывно сменяющиеся дистанции,
самые непроходимые из которых невидимые.
Непрозрачность вещей, потому что прозрачны
только мёртвые вещи, ставшие некрасивыми призраками.
Неоткрытые вещи и их сопротивление силам зрения:
созревая, они оборачиваются подарками.
Компрессия траекторий и правил
игры, повиснувших в невесомости,
они, в конце концов, и определяют контуры
этого слова, запрещённого к произнесению.
John De Andrea, Paar, 1978
Не только «землистого цвета», но и «пожухлые»: осенние
любовники, и процентное соотношение вовлечённости
в это объятие, где она раздета и приникает, а он —
не принадлежит больше, в горчичных вельветовых джинсах
и с рукой на бедре, в которой тоже — растерянность.
И будут «недели и годы, чтобы с ними прощаться», на этой
фотографии; она крепкая и тяжёлая, но её ягодицы мягче, а сердца,
ты говоришь, можно только давать взаймы; удаляйся более
равномерно, пожалуйста, — теперь уже я говорю, когда
хочу сфотографировать тебя у стеклянного павильона, — не
удаляйся, пожалуйста, так стремительно, приближайся, держи
дистанцию, когда поравняешься с туей, не сужая
горизонт воображения.
*
где проходит граница половой жизни
и живут свободные диктериады
в предместьях, как пригородные цветы
такие же уязвимые, в конце концов
диктериады изнашиваются
идут на убой
*
Драгоценно-нежное, лежа
щее на моем лице, которое при
нято трактовать как мачи
стский жест, вы
пад патриархата, разве
ради этого я перевора
чивала тебя, — чтобы дрожащих
прикосновение глаз,
ныряющих на непосиль
ную глубину, дель
фины au visage de l’autre
*
Насекомые ползут по щекам
под действием силы
притяжения Земли. Что-то
отделяется отпадает от сердца без
болезненно и легко
(но потом оказывается
что оно отвечало за эту самую
складочку, это
особенное выражение).
Излучение между пальцев и шлейф
неразличимого цвета,
того цвета
неочевидное прикосновение.
*
Заоблачный марсоход
весело скачет по кочкам,
а его вышедшие из строя собратья,
тут и там, в бурых лунках,
полегли бесславно и стали космическим мусором.
Дезик и Цыган
не покинули атмосферу Земли,
их имена не вынесли в заголовки
(один раз показали в фильме «Белка и Стрелка»).
Цыган при посадке повредил брюхо, но несерьезно,
прожил долгую жизнь, однажды
укусил за ногу генерала.
Они давно уже умерли: летающие собаки.
Заоблачный марсоход.
*
Выпадение из поля внимания. Выскользнувший, ненаходимый внутри момент необратимости, на отрезке с сентября по январь. Длительность, в течение которой ты обнимаешь незнакомую мне девушку у стойки бара. Всё это время я как будто нахожусь под водой. Пластинка, которая приятно шуршит. Белые брюки. «Петербургский текст» Малой Коломны. Верфи, за которыми как будто бы всё заканчивается, возможно, это и есть тот самый «экзистенциальный горизонт»? Если обогнуть верфи, то окажешься там, где следует оказаться, то есть с двумя мужиками и стиральной машиной посреди Псковской улицы. Вечер, но ещё не стемнело. Снег мелкий и сухой, как порошок.