Татьяна Инструкция

Отчизне нас еще рожать

Подготовка публикации: Анна Глазова

любовная лирика — 19

когда внутри уже промилле,
ибо неуютно в разгаданном мире:

или я опять профанировала
или на беккете паразитируешь
или экстазик выморочный
или ночь с эвфемизмами выдалась
или я опять на многое способна
или конфидент оскотинился
или в зеркале ни дать ни взять

дотянув до седин я бурчу как буксир среди льдин,
и сцена Двоицы умоется,
и как-никак

а вот так так

Из Судьбы Бытия — 5

Потолок отражается в воде, заготовленной для супа,
и потому потолок тоже вода, накрывающий пространство посредством напирания отражения на свой источник,
закрывающий яйцо сверху, создающий изолированную упругость пространства,

которое выпрямляет память о соотношениях и вытряхивает их, минуя сознание, в жестово-пластическую моторику безличной зомби-виртуозности,

ошеломительное незнание собственного знания в этот момент обволакивает и тащит
в лабиринты тайны, разгадка которой отвратительна, как
выплюнутое на стол обжигающее блюдо,

и вот вода призвана кипячением, создающим аквапарки и коридоры
для фрагментов трупов животных, деликатно отесанных кирпичиков, вырванных из округло-клиновидной природы,

яйцо, закрытое сверху, раскалывается снизу,
тайна незнания соединяется с кишащим танцующим стенанием, осуществляющим
эксгумацию через вкрадчивый лифт нагревания,

овнешнение некрофилического месива
удваивается бегством во внутреннее,
в альянсе с которым оно усиливает функции тела «не-жизни», враги которого
налеплены на нем органами, созданными
способностью живого к чувственности, к
жизни в истории,
к хронической либидинальной болезни самовоспроизводства,
пойманной в недостижимость
сублимации

Баллада — 25

То шумит ли клеверное поле,
Или это город так шумит?
Может, это Шолохов шумел так,
Когда, пьяный, в поисках очков
Мысленно шептал одну и ту же фразу:
«Лавкрафт свидетель верный и истинный»,

Стать бы этим шумом, этим шумом,
Отрицанием материальных частей времени,
Шумом как удельным весом идеального
Звукового тела с изгибами ссср,

Раздраконивающим чувствилище,
Ведь рука художника еще всесильна,
Со всех вещей она смывает грязь и пыль,
А потом связывает лоскуты напряжений,
Как Огогошенька учил,

И шум небытия и шум ура и шум от «нету собственного «я»»,
Когда в становлении тем шумом, нет,

Когда во депрессивном эпизоде
В слезах от счастья ты стоишь

Баллада — 17

То ли дать, то ли не дать,
то ли за говно воздать,

где найти мне клин такой,
чтоб его и вышибить?

«Але, здравствуйте, это Рая Кастрация,
У меня для вас информация:
«дедуля, у меня два хУя»,
Сталин Беккету шептал».

После вашего звоночка я — журавлиный клин,
После вашего звоночка всякий человек — упырь,

Вы сидите на пне и жуете цитаты
у меня для вас есть адресаты

Баллада — 16

кто уже готов поерничать
точными пальчиками
внутри скиталицы,

тот не прикидывает сколько получит лайков,
если в своем следующем стихотворении
упомянет митинг,

прямая улица вдруг запетляла,
рука бойцов колоть устала,

«я не огонь,
я постструктуралистское быдло» —

в твоих глазах стояло —

и значит, ты промолвлен и прочтен,
промолвлен и прочтен,

не льстим себе,
отчизне нас еще рожать

Баллада — 24

что-то тикает в деликатности,
растворенной в пространстве и в людях,

слышу, тикает внутренним злом
нечто трепетно-бойкое,

о нем не расскажешь,
зато, брат, покажешь,
зато деликатно,
за то и

необходимость в некоторых строчках
все же
есть,

я ее мерила,

только голос что-то персонализируется,

не рассеивается он,
ну, не расстраивайся

любовная лирика — 21

ты вязко мутно пиздоблякалась
по внутренностям мартобря,

ты пребывала во сокрытии
себя саму в себя внедря,

а потом ты прочитала публичную лекцию
«инициации и обряды квир-сталинизма»

Из цикла «письмо, телесность, урбанизм»

скачала приложение «дикси»,
чтобы получать скидку
5 процентов
на все, подчеркиваю —

все

покупки
в этом
магазине,

что еще
я могу
сделать?

сегодня,
здесь,
с собою?

только писать эти щемящие,
а желательно —
еще более щемящие
строчки,

с тем, чтобы однажды
защемить политический приапизм
таким образом,
что это будет уже не
щемящее чувство,
а сдавливание тектоническими плитами,

и тогда это самое «Я» развернется
и станет
латинской «R», рычащей в такт
вибрациям
внезапного антогонизма,
которого никто не знал,
а он, знаете, всегда был

из цикла «письмо, телесность, урбанизм»

все мои такие непритязательные кокетливые тавтологические рифмы —

это практика спрессовывания, которая позволяет:

изобрести одиннадцатую функцию моего члена,
усилить чуткость ладони к упругостям,
сделать походку более пружинистой,
обучиться мыслить опасными, но легкими коробочками,
баловать людей вечным сиянием триады «юмор-секс-насилие»,
которая запускает танцующее становление мелькающих фонем-коленок
и упоенной подвешенности встроенного в язык этического уровня,

я убеждена,
что достойна получать большие деньги за удержание себя от
окликаний в коннотативных анфиладах
и за блокирование ассоциативных рядов,

я правда хочу денег
за то, что улизнула от вечной ипотеки политического,
чтобы иметь его в снятом виде
и глядеть из будущего, которого
даже не хочется хотеть,

здесь это стихотворение
перестает озираться в поисках признания;

ирония, эффект равного диалога с читателем,
коннотативные ауры, моральная паника
обычно не дают оказаться в такой ситуации,

и потому мы падаем в лифте,
и становится легче,
а народовластие всасывает обратно
и нас растягивает,
и лифт продолжает падать уже горизонтально,
он начинает парить,

но вдруг он превращается в лоб,
в который бьется спрессованная тавтология,
и лоб хохочет до тошноты
от неразличимости звука и смысла,

а потом засыпает
и порыгивает во сне,
но просыпается, гляди,
снова лифтом

Татьяна Инструкция

Родилась в 1975 году, училась в школе современного искусства «Что Делать», безработная, привлекалась к административной ответственности неоднократно, живёт в Санкт-Петербурге.