Вера Воинова

м е л а н х о л и я (поэма: part 1, 2)

Подготовка публикации: Анна Родионова

   Part. 1                                                     м е л а н х о л и я: мессенджер

когда она сказала: еда на вкус как пепел,

сестра обиделась и больше ничего не поняла.

её муж тоже, хотя он не старался в тот вечер.

в эмоциях нет метафизики.

даже знакомое, до слёз

название новой планеты не распахнёт эту дверь

в настоящий сад, сквер «ощущений»

одна ложь, раздвоённая на проймы сажей,

на лице.

ложь не щелочь.    

—    

куришь, чтобы приподняться над землёй.

белым цветом. лёгкой копотью.

однажды я ждала автобус на вокзале в уссурийске, мир стал прозрачным, вероятно, от любви.

позвонил ярик и сказал:

я подарил карине каллы. ты знаешь, это такие большие белые цветы?

потом, в петербурге, и. говорил, что никогда не поднимал на женщину руку. а тот раз был вынужденным.

был провокацией между ними. ведь женщины и коты — это рай.

он просил подарить ему белые цветы. или любое вино. лучше красное. это обратная сторона.

совсем другое значение.

и. любил музыку, так и не собрав группу, не научился играть, ни на одном инструменте, хотя собирался. будда, берроуз, летов, керуак, sonic youth. всё смешалось в кислотном доме.

так будет всю его жизнь. и не только — эта знаковая помесь ненависти, злобы, алкоголизма, ребячества, лжи, себе самому.

свойство без особой породы, роднит «остальное» со всеми. жизнь крошится, мел мокрый. ты сожран, глупый, пустой. как много такого.

просто приманка, фантик для чёрного, не корм, а «что ты ешь вообще? это не еда». наверняка. ведь цвет заполняет эту оболочку, полость, что бы ни значило общее впечатление.

я расскажу твоим друзьям, что мы познакомились на сампсониевском мосту. ты шёл, наклонился завязать шнурки, а потом попросил закурить.

эта история понравится всем, кроме нас, она будет красочной, потому что почти никто не любит белых пятен в раскраске.

жаль, что при жизни люди почти не умеют разъедать пространство как лёд в стакане с холодной водой, из колодца.

жаль, что это многим известно. многим из нас, когда они понимают —

поэзия не подходящий для того инструмент. это просто мотыга.

оттого нужна пара других, вкупе с ней. пара иных инструментов, подпольная гинекология близнецов,

связанных насмерть в том фильме, который ты держишь в уме, чтобы стоять крепче на июльской земле. земле красивой, белой от пуха.

я спросил брата, почему он кремировал отца, продал дом, выиграл суд по наследству.

он ответил: так получилось. и это дешевле. вы что там себе думаете, я монстр?!

я у вас что-то украл? ты хотя бы представляешь, сколько это стоит — похоронить бабушку, дедушку, отца?

тебе за всю жизнь столько, не собрать.

мы заехали доплатить, а не только с визитом.

это кладбище называется з м е и н к а, оно расположено на гористой местности, на сопках, хотя, скорее всего,
з м е и н к а — район, а кладбище входит в него.

в машине между равнодушием, безразличием и страхом было детское кресло. дети и деньги — это главное, хотя ты двух слов связать не можешь. вот что заставило перебрать всё, своими руками, одержать верх. этой борьбе за выживание тебя научила твоя мать. её ты не оставишь без крова, если только она не попросит. это закольцовано. отвращение тоже. до тошноты, наверное, как нелепость этих обвинений, претензий.

сейчас всё равно.

на самом деле для тебя здесь что-то значит только название места. я даже приукрашу его топонимику. этому никто не учил. но хотелось бы быть немного нормальнее. хотя бы в этом фрагменте.

так часто отвечаешь тем, кому нужно держаться земного, притяжения. они ждут чистый зелёный лист дерева на скоростной автостраде, вместе с тобой. он должен быть чистым, и желательно свежим от росы. от этого становится спокойнее на душе. тогда «страдания» объяснимы. всё вокруг расцветает, как в сказке про 12 месяцев, где братья сочувствуют друг другу. раз, и опасная закопчённая трасса на склоне исчезает за поворотом.

можно развести костер, проявляется ясное лицо жизни, везде

рай земной, в отличие от свадебного белого. этот миф ему не подходит, нужна иная природа — ложь, но осторожная, в своей манере.

это всё, что вы изобрели перед судом — ваш принцип выживания, щит. вы адвокаты белого листа.

чего только не расскажешь о белом листе, в его оправдание, не так ли?

               Part. 2                                      (минус антиутопия)

я верила ещё очень долго, когда прочла «розу мира».

в особых существ, которые пожирают эмоции:

чувство мести, ненависть, вожделение, жажда власти.

для нового обеда их нужно всё больше и больше.

даже среди тех есть главный, кому приносят самое вкусное

вампиры помладше. там всё, как у людей,

конечно, на той планете обязательно

слизь, хлюпающий звук,

требуха,

нутро,

похлёбка.

так возникает всё, что нас ужасает. всё, о чем больше нельзя

писать стихи. эти события становятся деликатесом,

когда люди приходят в себя.

не так очевидно, что в меню не входят землетрясения, извержения вулкана, пожары.

это то, что отбирает ужин, спасает от обжорства.

ведь что-то смещает платформу, зло затихает на время,

как зубная боль. эти вампиры голодают. они умирают,

по-настоящему страдая, как женщины и старики. они подъедают все эти

остатки себя.

их дети погибают. их домашние животные остаются одни.

они отбирают друг у друга последнее. они затевают войны между кланами.

они сжирают свои полуфабрикаты с истёкшим сроком годности.

пусть это будет 500 лет. но чем свежее, тем полезнее, лучше.

им становится достаточно даже толики эмоций: обиды, недоумения. стыда.

они учатся варить из этого отличный суп, очень сытный, в переводе это наш

суп «из крысиных хвостов».

«душегубов» становится жаль, когда пишешь эту книгу в тюрьме.

когда сходишь с ума у границы с собой.

«забавнее» всего здесь то, что на земле есть наместники этого пира.

именно они посланы, чтобы собрать как можно больше дани.

выгода есть — иллюзия власти. таких оставляют про запас,

потому что в них «белка» больше всего.

так, получается, гитлер был на чёрный день.

сталин был на сероватый день.

все остальные — это белый день.

обычный летний день, с корзиной для пикника.

туманное утро у моря, с кружкой кофе.

зимний сумрак на катке, у залива.

но что-то здесь не сходится.

стало ясно, сколько мечты в этой книге, лучистой надежды на чудо.

нет никого, кто сжирает всё это.

нет кита, который проглотит.

нет системы, что распределяет обязанности.

нет муравьёв, что приносят доход.

это только желание, чтобы кто-то прибрал,

чтобы кто-то вытянул жилы из мяса и было легко

разжевать.

так строится город солнца, на стройплощадке рассказывают легенду,

будто есть что-то, слишком голодное.

но, построив город, лучший из всех,

возникший когда-либо в нашем уме и сердце, одновременно,

мы его победим. мы его победим в этом болоте.

мы заткнём его пасть костью, он подавится, выплюнет,

и вот тогда всё перевернётся иначе, с ног на голову

проберёт нефть, где края размыты.

это эмоции, упования

они крошат жизни, как мокрый мел

они мелят рассудок в зернотёрке

это безумие, запустение

разрушает горожан, не город,

место им не ровня —

тупое безразличие всегда сильнее,

оно есть не только у нас,

оно есть у него.

возможно, цунами не смоет этот город,

здесь есть дамба, это утешает.

найдётся другой.

                      Part. 0                                   (минус мессенджер)

…мне не проморгать эту планету

на голубом глазу, сало, синицы

бельмо

что? что ты сказала? я не совсем понимаю.

у тебя карие глаза.

возможно, тьма состоит из всех версий

в этом чате (прости за сочетание).

это не Конрад,

а пирог, похожий на лоскутное одеяло,

мы поставили им ингредиенты, весь товар, но не знаем рецепт.

потерянный, размокший в пруду героин, я это так назову.

(оба смеются)

эта селекция,

мутация слишком хитра.

надо было обманывать каждому, тоже,

я тебе давно предложил.

что такое «чистое зло»?

. выглядит красиво.

как стая лебедей.

подснежники.

как многое другое, что ты любишь. но я не назову.

тогда, увидев, люди потянутся снова.

ты не хочешь такого.

иногда — вид иной.

иногда — наоборот.

впрочем, это одно и то же.

p.s. белая лента                  

                                                         и. гулину

…там две части, в моей поэме.

зеркальные.

вторая сжимает первую, а та ее раскручивает, подсыпает простоту,

как тальк.

здесь я пишу, как прежде, но это автоцитата,

похожая на суд присяжных.

в конце заседания должна появиться чужая строка.

как наглый кукушонок. или два.

суд над уязвимостью,

значит — пахнет черёмухой, маньчжурским орехом из прошлого,

из той строфы про язык.

видишь

жгуты на ОБЖ в сельской школе.

противогаз в конце мая, за партой.

учитель против черёмухи, против ласточек.

чуешь,

не алкаши её срубили, наши соседи,

не они подбили гнездо на зелёном крыльце.

девочки и мальчики.

девочки-подростки уже больше умеют, больше знают,

но никто и не подозревает.

ты заразишь нас ветрянкой, зелёнка,

только попробуй. знаешь, что будет?

— это стеклянный толчёный январь,

на марле лежит

карантин, дрова из тайги. пюре с молоком.

его все вместе едят, в этой семье.

там, в тарелке, не увидишь разреженной злости.

/дядя стёпа с лимонадом и ломом к ребятам пришёл,

выручать. на подмогу!

в такие минуты похож он на робота «кот леопольд» из первой части

«чужого»/

может, их одноклассники и покажут

палец.

в городской сети продуктовых,

когда девочки выросли, приведя детей в магазин, потом в свою высшую школу.

белая лента у каждого есть, о пионерах ещё никто не забыл.

Вера Воинова

Поэт, прозаик. Родилась во Владивостоке. Живёт в Санкт-Петербурге с 2012 года. Публиковалась в альманахе «Серая лошадь» (Владивосток), журнале «Носорог», на сайтах «Полутона», «Квиркультура в России», Syg.ma, «Новая карта русской литературы». Выпустила две книги стихов: «Вомбат и свист» (2014) и «Наследники» (2019).