Станислава Могилёва, Константин Шавловский

Лангольеры в красной комнате, или Письма с внутренней стороны

Подготовка публикации: Никита Сунгатов
Мне доводилось писать о стихах Константина Шавловского как об исследовании внутренней речи, радикализации «новой искренности» до предельно субъективного и оттого герметичного языка (то, что начинается как «зоны непрозрачного смысла», в своём естественном развитии расширяется до всего пространства). О диалектике внутренней и внешней речи у Станиславы Могилёвой пишет Александр Скидан. Родство художественных задач, общее пространство работы: в новом, уже написанном в соавторстве, тексте Могилёва и Шавловский снова обращаются к проблеме внутренней речи, настоятельно акцентируя этот сюжет. Как пишет Скидан в предисловии к стихам Могилёвой (опубликованным в онлайн-журнале «Ф-письмо»), никакой автономной, независимой от внешней, «внутренней речи» не существует. Так же, как не существует автономного субъекта: он всегда уже захвачен чужими голосами, интерпеллирован — но не отдельным полицейским, а сразу множеством: полицейских, учителей, поэтов, политиков, работодателей, возлюбленных, врагов, родителей, собственных детей, etc. Диалектика внешнего и внутреннего, превращение чужих языков и дискурсов в свою, индивидуальную речь — и обратно, возникновение из своей речи нового общего, — в центре внимания «Лангольеров». Герменевтический ключ к этим текстам точно дан в названии: лангольеры — яйцевидные существа из романа Стивена Кинга, поглощающие пространство, то есть занимающиеся интериоризацией; красная комната — Чёрный Вигвам из «Твин Пикса», место, в котором время работает по непривычным законам. Лангольеры, изнутри которых ведут отчёт Могилёва/Шавловский, овнутряют не просто внешнее — а такое внешнее, в котором время застыло (многие отмечали эффект застывшего времени в дни карантина). Внутренняя речь здесь — продукт двойного, даже тройного опосредования: третьим измерением здесь оказывается массовая культура, тоже, впрочем, искажённая в процессе присвоения.

7 августа в Санкт-Петербурге в рамках Анти-фестиваля Мутаций в пространстве ДК РОЗЫ открывается выставка квир-феминистской аффинити арт-группы «Нежелательная организация» — «Надо брать, или Что делать с сеном».

«Надо брать» — это тотальная инсталляция разлетевшегося дома, мутировавшего тела, распавшегося сознания, разорённого и выпотрошенного гнезда. Замершие в буфере хлипкого настоящего, между прошлым и будущим, материальности: видео, фотографии, картины; говорящие яйца, вросшие в железные кости пространства; обожжённая прикосновением настоящего пустота.

Здесь будет впервые выставлена поэтическая инсталляционная работа Станиславы Могилёвой и Константина Шавловского «Лангольеры в красной комнате, или Письма с внутренней стороны». Она представляет собой объёмную металлоконструкцию, соединённую говорящими яйцами; внутри конструкции находится планшет, где в виде скринлайф-кино демонстрируется диалог-комментарий авторов к их работе. Публикуем несколько поэтических текстов-яиц из этой инсталляции.

Во время карантина, когда в медиасводках бушевал коронавирус, два поэтических субъекта независимо друг от друга замолчали. Молчание казалось тотальным, пока в какую-то из ночей, похожих все одна на другую, мы не нащупали возможность перевода нашего письма на внутреннюю сторону яйца. Мы захотели «писать яйца».

«Писать яйца» — это обнаруживать потенции мира, находящегося в процессе необратимых изменений. Состояния реальности, где появилось обещание будущего, которое ещё не наступило. Может быть, оно не наступит никогда. Как и все, мы не знаем, что это: оплодотворённая немота или замершая беременность? Откуда и куда говорить? Яйцо как убежище, дом, тюрьма. Как нехватка и как избыток. Но в мире, сбрасывающем катастрофу, мы оставляем письма, написанные с внутренней стороны яйца. Вылупится оно, стухнет или будет сварено на завтрак — неважно. На скорлупе останется письмо, предъявляющее наше здесь-и-сейчас.

(яйцо бессмертия)

шум вместо воздуха
люди в цветных футболках
тысяча и одна площадь на фонарях
свеженькие я/мы

тик-ток
танец ментов безымянных
я/мы
погоны и розы в стаканчиках
дзынь дзынь звёзды
и звёздное
мясо в сети

а кончики бабочек на погонах
лучше чем вещи
быстрее чем пальцы на теле
не знающие пути

а все пересчитаны в коробочках
маленькие жучки в тёмном наследстве спят
в царстве небесном темнеют
точечки от клопов

(яйцо которого не было)

генерал лягушка
песни трухлявых жаб

пустая строка

дающая хлеб
дающая в рот

обморок на покрывале

бей в меня
лучше

тоньше иглы

я/мы
стоп-слово

(яйцо у которого не было глаз) —> (последнее обстоятельство необъяснимо)

одно к одному, плотно, в корзинке, впритык в ящике деревянном, занозистом, мокром, в рыхлой полезной ямке, в картонной коробке, туго, пёстрые, шероховатые, в норе, в дыре, в мешочке, в мешочек, в глубокой тарелке, во вместительной поре дышат, кишат белёсые, гадкие, в детской дурке на привокзальной тускло, тесно, даже не ад, живые, (до всего — далеко — отовсюду), сухая слабая дробь, дрожь, мелкое нутряное постукивание, царап, шурши, толкайся, толкай, требуй поглубже матку, по жи же шейку, тяжёлое а нет лёгкое, медленное а нет быстрое, мешок потуже, ремешок позлее, битком в кастрюльке из нержавейки в воде кипящей, стоящей колом, пузырьки поднимаются на поверхность, приводят в движение, перемешивают отвар дофаминовый, углекислый, в сладковатой келье те же зубы и те же кости, в узком улье те же светлые полумесяцы ближе к телу, слипшиеся сырые комки подшёрстка, пятна потного пуха, катышки вместо глаз, смотри у этого катышки вместо глаз, у того пупок вместо носа, хвост вместо дырки, тряпица чёрная, роговая где тонко там крепнет, заверни укрой, носит жар бледный-бледный, округлый, тихо, как вверху тупой как внизу тугой, черпай дыханием mothership, касатик, сплёвывай под ребро, подъедай канатик, одно к одному, стук-стук пустыми боками, хрусткими рёбрами о пористый кальций, славная дикая давка, неслучайная, нежная толчея

(яйцо выпавшее из корзины)

требуйте отстоя пены
после выхода афродиты
переход товарища чкалова
на червя

скоморошество внутренних человечков

мне можно полежать с тобой?
страшно когда лежу думаю
что не засну и даже когда засыпаю
думаю что не засну
мама-сон переворачивает пластинку
возвращение кузнечика кузи
туда-сюда
на моём лице

на золотом крючке сидели

прыг-скок
в открытый рот
протырился слизнячок

склейка
иди ты

<песня про маленький плот>

семиотика дачных участков
межевание ласточек в небе
сияние овощей в парниках

не дым а туман
выделения на траве
читай

(разбитое яйцо)

палёной кожей пахнет мой язык
и чудеса висят под волосами
под небесами вык-вык-вык
крылатые качели

пионерский лагерь где я не был
лизать сосать показывать и звать
потраченные на дорогу
зеленый попугай а-а

но есть но есть но есть но есть другая
от праведного отличается куском
ковчег куда асфальт не проложили
я начинаю путь

(яйцо из которого нет выхода) —> (запись внутри варёного яйца)

рябкий сон про то чего нет
то чего нет это то чего нет нигде
карандашная галочка про красный угол
про какой-то угол ноготком на бумаге продавлена лунка
как открытая скобка про какой-то высокий и красный няня
а не вытянутый округлый
ни конца не знающий ни начала
про высокий угол во сне на полях нрзб пометка,
слышь, за что локоток, почему ладошка,
лёг на воздух, лежит, качается и качает и биток интересный,
и свод небесный, и твердь земную
вжаты-вжаты варёные катышки в гоголь-моголь
красный угол лежит на мне без двери без звонка без шторки
как анархия безначальный как аллах бесконечный
обернись, кадычок, задрожи, не боись, коленка,
кто загнул уголок листка там где встретил красный,
заложил икотой страничку там где вынул угол,
надорвал корешок чтобы было куда вернуться
и к чему подверстаться пока что-то стучит по стенкам
так что в трещинах свет проступает и взвесь густеет
пока всё кружит всё наматывается на пасхалку
на роскошную писанку в жирном золоте из диксона
про которую ушко, смотри, на виске зарубка
на вкрутую варёной выпрямленной сетчатке
полюбуйся, болтушка, выше солнца висит орлёнок
<и несломленный, и могучий, и неразбитый>

(конус вместо яйца)

и повторяется
господин ингибитор обратного захвата серотонина
плавает в животе
капитал самоубийство труд
что лишнее
изысканный труп вытянутый в реке
фанты и фарма
самозарождающая ща ча ща
читай по губам

покемон и три мушкетёра

разваренные щеки врача продолжающего осмотр
ничего из этого ничего не продаётся
хрустальные тени в шкафу
не продаются
красные кхмеры письма танцуют
ctrl alt delete
троица в матрице
на золотом крыльце девяностых

памяти памяти
кесарю ни хуя

(яйцо без голоса)

(яйцо-мишень на голове инуксука) — (непроизвольное изгнание плода (плюс один))

а кто здесь неслучайный тот первым пусть
а кто здесь произвольный тот первым пусть
а кого здесь спросили перед тем как тот первым пусть
а кто здесь помнит как его спрашивали перед тем как но кому такое расскажешь тот первым пусть
а кто здесь с первого раза вспомнит где это здесь тот первым пусть
а кто здесь так приклеился к «здесь» что себя забыл и в себе забылся тот первым пусть
а кто здесь помнит как там клялся но не помнит ни чем, ни в чём тот первым пусть
а кто здесь помнит как там клялся что больше никогда, никогда, никогда, никогда тот первым пусть
а кто здесь хорошую жизнь вообразил и от хорошей жизни вообразил что он по контракту за баблишком только на пару недель и мигом назад тот первым пусть
а кто здесь дурную жизнь вообразил и от дурной жизни вообразил что это его предки так наказали за то что он все шоколадные конфеты в одного втоптал в новогоднюю ночь тот первым пусть
а кого здесь делами важными неотменяемыми как ладошками приделали к деревяшкам братья и сёстры тот первым пусть
а у кого никаких дел здесь в помине не было но пришлось придумать чтобы за своего проканать и дела которых не было доделать за сестёр и братьев тот первым пусть
а кто здесь от скуки смертной не встаёт с дивана да подвывает вполголоса мама-мама но вокруг только купола да иглы тот первым пусть
а коотщлест от
а кто здесь так наслаждается что не отнимает лица своего от густого курчавого чернозёма от влажной пашни тот первым пусть

а кто здесь
тот первым пусть

а кого здесь дед бил-бил да не разбил
а когда не разбил тогда разлюбил
и кого здесь баба била-била да не разбила
а когда не разбила тогда разлюбила

то ли ость, то ли кость, то ли аутотомическое хвость

Станислава Могилёва

Родилась в Норильске. Публиковалась в журналах «НЛО», «Воздух», «Волга», kntxt, ПАРАДИГМА, [Транслит], в сетевых журналах TextOnly, «Цирк “Олимп”», «Двоеточие», «Артикуляция», Stenograme, Лиterraтура и др. Автор книг стихов «Обратный порядок» (СПб.: MRP, 2016), «Это происходит с кем-то другим» (М.: АРГО-РИСК, 2018). Стихи переведены на английский, шведский и польский языки.
Куратор программы событий в книжном магазине «Порядок слов», соредактор поэтической книжной серии cae / su / ra изд-ва «Порядка слов», соредактор журнала «Ф-письмо» на Syg.ma. Участница квир-феминистcкой аффинити-арт-группы «Нежелательная организация» (кфааг «НО»). Живёт в Санкт-Петербурге.

Константин Шавловский

Поэт, кинокритик, куратор. Родился в Ленинграде. В 1999–2002 годах учился в Литературном институте им. Горького в Москве (мастерская Евгения Рейна). Работал корреспондентом, редактором, ведущим. С 2004 года — редактор, в 2012-2016 — редакционный директор журнала «Сеанс». С 2017 года — редактор раздела кино еженедельника «КоммерсантЪ-Weekend». Сооснователь независимого книжного магазина «Порядок слов» (2010). Публиковался в журналах «НЛО», [Транслит], «Зеркало», в сетевых журналах TextOnly, Лиterraтура, polutona, антологии квир-поэзии «Под одной обложкой». Автор книги стихов «Близнецы в крапиве» (Kolonna Publications, 2015). Участник квир-феминистской аффинити арт-группы «Нежелательная организация» (кфааг «НО»). Живет в Санкт-Петербурге.