Сергей Уханов

Чистая лирика

Подготовка публикации: Иван Соколов
В публикуемых «ГРЁЗОЙ» новых стихах Сергея Уханова происходит, кажется, настоящий переворот. Щемяще богохульственное тело, знакомое нам по прежней его поэзии, где откровения ленинградского андеграунда переводились «на современный», спрыснуто каким-то солевым раствором, и прополоснутое горло извергает новую мелодию. Подчеркнём этот вектор: поэт Уханов предстаёт радикально другим не потому, что испил последнюю меру вещей (как это произошло с Кривулиным, происходит со Скиданом) — нет, его производительная катастрофа в том, что он открыл новый, живой мир свободы. Уханов парадигматический кузминец. Непосредственность, сюжетность, четверостишность этой поэтики, её композиционная кокетливость и тематизированная игривость — и вместе с тем неслыханная, очертя-голову готовность держать ответ за действительное и за грядущее. Таково и заглавие, напоминающее нам о том, что преображающая сила искусства зиждется ровно на его принципиальной, необуздываемой тяге к переосмыслению собственных начал. Выбор в пользу Прекрасного со всеми его антиномиями, в пользу абстрактных эстетических сущностей (критически исследуемые вопросы формы и любви) — скандален для новейшей лирики. (Парадокс, впрочем, далеко не новый: ср. брехтовское «Что же это за времена, когда / Разговор о деревьях кажется преступленьем…» (1938–1944).) Необходимость этого независимого творческого акта, однако, только подчёркивается его нутряной преданностью самым обострённым моментам социальной жизни.

+++

Что это было?
Чистая лирика, нагота, рим на земле
(Чувствуется понижение)
Неактуальность, ересь позавчерашнего дня
(Буквенного тормошения);
Сцеплены как кренделя
В непонимании языковы́е 
И языко́вые племена —
Без озлобленности,
Без обделённости, 
Без одобрения и ободрения,
Чистая мишура — призрачная, 
Прозаическая в своей отрешённости;
Выравнивание по краям наскока —
Некогда сыновний, чувственный рот
Нераскрывшаяся в святости залупа — 
Роковые, по силе античные предвремена — 
Ласкающие, падающие без звука

+++

казалось бы ты погружён в некую тему
в одностороннем порядке — 
бесчувственно, безэмоционально
в правовом (выспреннем) миропомазанье;
тягостные как под ложечкой письмена 
обрушиваются на тебя всей сущностью, 
сокрушающей невесомостью,
сукровично вытягивают над-адовы железы,
ослеплённый внутренней некрасотой 
(праведностью разрушения)
пробуждается скрючившийся внутри
заспанный демонизм —
безапелляционного предвкушения,
уверенности, правильности пути 

+++

выныривая из неопытности 
с роем больших цитат 
интуитивного сверхпониманья
наивной как негативной поэтики 
потрясая воображаемой клюкой
без шифров, саморегуляции
самовыражения и выдвижения
с откровеньем считываемого венца 
мифического отдохновенья рудники 
отринуты и всклокочены вспять —
как канувшего истребленья нужники

+++

когда чистота звука достигает «выси»
умственно меняешь регистр — 
без еретического клокотанья,
без негативации, без попадания «невсерьёз»
вне тягостного мейнстрима зауми;  
предшествующего ума рвение и равнение
быть считываемым — до или после —
логического меньшинства отринутого
на века влачащего приснопение 

+++

расставляя чопорные сети
(в духе нового квир-эстетства и пуританства)  
улавливать лишь беглые следы 
интересующего одушевлённого предмета
(параллельно в глубине паясничающего кумира 
обнаруживается сбой ритма, нервный крах языка)

однако ж потрясая (осторожничая)
воронкой слов
по типу милый мой, уж не спугни тот склад 
души иль сад иль стыд таинственный весомый…

а кто-то там струящийся из раскуроченной 
пленённой и ничком лежащий вдалеке (ль?)
что в чистогане нравственных речений

+++

Язык должен двигать 
Язык должен чувствовать
Язык должен ранить
Язык должен развивать
Язык ничего не должен
Ему просто не положено
До́лжно ли языку обрамлять?
Слова должны структурировать мысль а не наоборот
Слова должны структурировать мысль
Слова должны структурировать
Слова должны
Слова ничего не должны —
Предпочтенье:
Умственный либо чувственный мир

Стихотворенье которое ничего не даёт
Стихотворенье написанное от безделья
Как обоюдно признанный конгломерат
Как анклав отдохновения от всего
Стихотворенье как приключенье
Как вычищенный брильянт 
Как справедливость пойманная врасплох
Как тоска или забвенье истин
Дарующих изнутри нечаянность

Не надо требовать от стихотворения
четырёх вещей: чего-либо, чего угодно,
отчаянья и столоверчения за столпом

+++

взять толпу что являет
взять тропу что вихляет

восприятие визуальность
демонология неолирика

двойственно миропомазанье
молодчик, а ну — ноги врозь!
несопротивленье насилию…

в телесах отчуждённости
мизерабельности тяго́ты

анклав искренности соль 
подлизыванье тёмных чресл

+++

И пафос жжётся
И стихами льёт
И бог юнец
Барахтается в луже
Остыл его величия венец
В подспудной стуже

И рифма квёлая
И пальцем не крути 
И запоздалые
Цветы просели
И баба голая
Бодаясь на печи
И чешется у ней 
Промеж расселин

Чарующих как
Малый небосвод — 
Ей несвобод уже
Не нужно боле
Доколе ей колеть? 
Пока ея народ
Глазком беснуется 
На пущей воле 

+++

что твой эрот
который в рот
берёт весомую бумажку
замызганные векселя
разрозненную промокашку

объём немалый умалить
оне кидаются спросонья
ему дано совокупить
усопший стан
с осипшим корнем

какой-то принцип суеты
по требе дня сует притворных
пробойный отклик немоты
природных образов минорных

(оне родят бесхозные слова
из ряда тех что завтра же сольются
в бессмысленной ложбине нытия
в беспочвенной ограде захолустья)

и ряженые поутру
что пряником в руке елозят
слюняво водят по нутру
и рожу семенем тревожат

+++

Блядское загляденье
В жгучем его глазу
Смерть и жуть автора
В золочёном тазу

Каково драть его 
Нежностью поутру
Ли? ввечеру?  
Ревностного упыря

Концептуальная
Умственная змейка
Извивается между
Тазобедренной остью
И искусственной костью

Бросается в горсти
Как нежданная гостья
С защёчной гостией по нутру
Оне же взяли и взвыли —
Ату её, к такой-то матери, ату!

Обида проникает
Под нежную кожу
Искажает и без того
Звериную рожу

Скучающего во саду
Земляной смятой пломбой — 
Апломбом вздёрнутым
Внутреннего сатану
Растревожившим 

И так некстати в его палати на берегу
Подёргивая нежной ножкой на бегу
Остервенело он вслух талдычит на беду —
Я не приду к тебе, мой милый, больше не приду

+++

чин погребенья алчет полноты —
надёргал некогда цитат у рано павших
их нерасходованный потенциал,
материал сегодняшне-вчерашний

(кульбитом ярит и поклоны бьёт 
фертильный прихвостень и зеленящий) 

да ладан с ними! ладно бы оне, 
что бесы предвечерние в поклёпе,
ан нет! — изношенного в дольней стороне
венчанье седовласых во излёте

да жадный принцип
так охочий к жизни тут 
что ру́жье подмастерья
аж дымится, да жгут
ошмётком разгрызает
вдруг колесованья 
ревностная спица

+++

Ивана Пулькина не стало 
Не сберегла его судьба 
Она его опять достала
Скоромным камнем обнесла

Не стало моря, птички певчей,
Не стало мокрого песка
Не стало щёлкающей спички
У пожелтевшего листка

Прибило бодрствующее племя
К долине мятно-золотой
Они безумны как газели —
Клубится дым и пир горой

Давай, жируй, моя родная!
Давай на царствие женись!
К её лицу печаль пристала
В кручине бесы завелись

Сияй и жги поклонник вялый
Над раскалённым слюдяным
Под небесами грозовыми
Где муж-и-мальчик-нелюдим

Разрежет девственное платье
Мечом обратным присягнёт
И принцип вывернет превратно
Коварным слогом припугнёт

Благоволит ему насельник
(Насильник внятный простоват)
Внутри грудей его нательник
Он был и будет хамоват

Безумье врозь не проступало
Но якорь брошен жарит спирт 
Ментальный обруч, опахало —
То над землёй душа парит

И просятся звероголовы
К залупам светлым молодым
И носятся подспудным хором
Холодным, русским, холостым

Давай раззявь моя родная
Свой ротик — густо потечёт
От медоносного устава
И в хвост и в гриву и в почёт

Четверостишие устало 
Пред вами жалко дроби гнуть
И горьким лютикам настала
Пора головкой прикорнуть

+++

Манипуляцья чистой воды
За труды твои грешные
За воды околоплодные вешние
За внешний вид, внутренний мир
Где красавец-кумир раскурочив
Кумирню просел под прицел
И зарделись его купола над 
Столицей рожденной Имперьи —
Той что подлинной именуется
Той что во чисте-поле не пальцем
Делается, а впотьмах от стыда
Кое-как группируется-нумеруется

+++

Словесное и телесное
Как карма небесная 
Сменяют друг друга 
Как недотрога-подруга
Виляют лиловой бровью 
Брызжут венозной кровью

Какова новой оптики цель?
Задаётся бравурная дамка
Меж грудей её зрелое сердце
Печётся как некогда сварка
В раскуроченном курами наспех дворе

На траве-мураве всеми брошенное дитяте
Заливается то смехом жарким то горькими слезами
Между вспухшими его железами
Любуется серп и молот и крест —
Омывается матка окрест
Негодующими телесами

И буровят они что есть силы
Негнущиеся верблюжьи спины
И любуют они что есть мочи
Ужасные дни и прекрасные ночи 

И чудовищ они испросили 
И дождями они моросили 
И стали они простоваты
Как небесная соль той
Подоблачной ваты
У несносных отсылок
Цитат вороватых
Что тасует на раз бесноватых
В перекрестье злосчастных сердец

+++

цис-мужчина около тридцати
tribes голубоглазые выдры ондатры 
зеленоглазые лисы песцы и соболя
а вокруг тополино-кленовое варево
да чисто славянские кренделя
в небе ни бога ни ангела ни облака ни журавля 
под землёй нет даже чёрта с червями 
одна непроточная молофья

да божественного соловья 
гланды воспалены —
ни петухом ему прокричать
ни вылизать муть из сердец
и под венец не поведут 
его вялую мать что
солдата встречать 
да женить на себе
без печатей вчера 
собралась

да и сестрица-девица
расписная красавица-блядь
как хохлома подвизалась
вставать ни свет ни заря 
Б-гу, чёрту да зайцу земному служить
сливки пролить на нерождённую выходку-мать

нам же пора обнимать
не печалиться а понимать
и принимать что уже утекла
предвечерняя терпкая тать
что примерять на себя
не противилась а отвечать
на зубок за других не велась

и кручинилась в небе звезда
подрумянилась как никогда
и подкрасилась вспять
мы ее укачать вусмерть
отчаялись но она обязала
нас укачать вот и сейчас 
и тогда и всегда и обратно
сейчас и нежданно тогда 
рукоприкладство позёрство
да жалко-словесное бла-бла-бла

оне же — гордецы терпеливые сменяя ритм стихоположенью служа —
выждут паузу, выжгут новый алфа́вит да примутся за нерадивое дитя 
из черноты в черноту погребенное — вот тогда миг предметный запляшет, 
восславив во имя страдательное от скопца серповидного да гонца 
крыловидного да крысиного матерьяльного короля на корабле 
новой сукровицы-троицы нового апокалипсиса и нового бытия-нытия 
прибывшего имя которого наречёт 30-летний цис-мужчина 
глубокомысленный блондин с флейтой и фистулой на месте 
тринадцатого ребра (tribes осоловелые голубоглазые бля-соболя)

+++

чисто начисто
свято скверно
вровень с 
неприкосновенностью 
откровенностью теребя 
над словоохотливостью труня 

этот запрет имеет этич. обоснованье — 
взрослый детина в сером твердит, 
между дыханием и обоснованием 
свершившийся на парах кульбит

мама разжала пальцы —
ребёнок в пропасть летит
папа попал в больницу —
диагноз духовный перитонит 

душевная простота условного егора
(он знает имена философа кьеркегора)
внезапно получает уведомленье
ваши дни сочтены учтены —
для него это озаренье и откровенье

он машет любовной шляпой 
(его покойной бабушки кумиры
козин вадим и фёдор шаляпин —
она дружила с певицей аней
знающей его ещё по казани
и от волненья трижды
произносившей ой ой ой
в доме где годами раньше
сформировался лев толстой)

убийство — зло
ненасилье — вата 
с прикушенной губой 
жизнь солоновата

октябрь, ноябрь 2020

Сергей Уханов

Поэт, прозаик, драматург. В издательстве «KOLONNA Publications» выходили его книги стихов «Дерзкий язык» (2009), «Фьють» (2014), а также сборник прозы «Чёрная молофья» (2011). Тексты Уханова публиковались в «Митином журнале», «Носороге», «Русской прозе», «Вавилоне», на ресурсах Colta.ru, Snob.ru и др., а также использовались в нескольких театральных постановках и перформансах в России и Латвии. Живёт в Санкт-Петербурге.