Моя Мелисса

Моя Мелисса,

чьё транс тело — это дом без ножовки, сон внутри
иглы, стеклянная ваза, без четверти полная гладких камней;
чья транс аорта мескитовым деревом тянется ввысь к проводам, являет ястреба
в грозовых отсветах; чьи транс лёгкие — это две трёхлитровки
шмелей, их пение мчится с открытой террасы. Даже имя, что дали нам, спичкой
летит в огонь, ею же разожжённый, призыв без края. Мелисса, ветер
от качелей; трава в асфальте; плёнка-пупырка, чтоб танцевать на ней,
пусть и медленно, будто само это смягчит мелкие взрывы там в прихожей. Чей
транс хрящ суставной — гирлянда из лампочек, продетая сквозь стропила; чья транс
медия в артерии — ошмёток яркого картона двоится протестным
плакатом в комнате за окном, лишь укрупняя чувство, что не сломить окну
солнце; чей транс надгортанник — фартук
на крючке; чьи транс мышцы-трапеции — чашки в раковине, полной
не скоординированных ложек и ножей; чьи транс плюсны — это
стручки фасоли кипят на плите; чья транс артерия подключичная —
кактус-гигант под облачным покровом; чей транс левый желудочек — щегол в чёрной шапочке
вниз головой что-то клюёт; чей малый вертел — это коготь куриный вырастает вокруг верёвки;
чьи транс вены большие подкожные — техника предсказания: таро, штормовой
мониторинг, политические опросы; чьё транс мёртвое пространство — бесспорное загрязнение
света; чей транс щитовидный хрящ — заказное
граффити; чьи транс волосы на лице — мажорик, вопящий о
джентрификации; чьи транс эритроциты — солнечные зайчики
наркоты намалёваны во всю бетонную стену; чей транс ударный объём сердца — онлайн
филибастера; чья транс плазма — незнакомцев близость,
безусловная перед лицом бедствия; чьи белки плазмы — женщины
зал суда наполняют — подходят к судье вереницей — играют
умом и телами в поте лица, добиваясь развода; чья транс покровная система —
мифическая меритократия; чья транс прямая кишка — благотворительная организация местного значения;
чья транс желчь — вкус пощёчины эхом отдаётся в раскрытой ладони твоей матери;
чьи транс бедренная вена — кошачьего когтя искусный поиск солнца;
чья транс глотка — пустое здание, набитое батутами по самый чердак; чьи транс яичники —
вопроцательные знаки, поставлены без иронии; чей транс мочеточник —
знак СТОП с начинкой из дырок от пуль, около оврага с подсолнухами около осиного
гнезда около фермы. Временами я боюсь я боюсь
самого себя, своей транс симпатической нервной
системы, своих транс трещин
усталостных; своего транс 1-го к Коринфянам 3:16, раз за разом
лепя бога прямо из моего транс храма,
что всё транс голубем, не спасителем; транс крестины, блажен, кто стал
огнём (транс), трепетом его в слезе транс (дочери, транс) языка. И я люблю тебя,
моя транс вагина, мой транс манубриум, моя транс Мелисса, каждый раз ТиСи
Мелисса Дон Толберт, что даже была однажды
Харрисон, мужней женой; кто знает, может быть, и меня
она любила в то время. Спрятавшись, слышит она,
как я говорю спасибо. Моей транс матке, моей транс мышце грудной, моему транс пенису: высшая точка
земли — в океане. Морские звёзды, становясь нашим телом. Транс молитва. Без конца и без устали
сердечного корневища. Тебе,
с твоим транс козелком, и почками, и продолговатым мозгом, и
железами эндокринными, и ушной улиткой, и плевральной полостью; чей транс крестец — это крест
быть и штормом, и килем лодчонки в зазубринах шторма.
Чья транс мышца волосяная — факт, что когда бы вы ни читали эти строки, окажется правдой,
что кто-то где-то пытается пережить изнасилование; чья транс нижняя
полая вена — часы, что ещё не висят на стене.
Я люблю тебя, время, со всем твоим транс.
Тоску твою, как лента, острую, как луга, жирную. Тебя, чьё лаянье —
транс; чьё излечение, чьи просветы, чьё давление парциальное
(транс), должны в целях сохранения жизни вновь ответить на поражение лёгких.

Кроме того, последние пять недель я спал на заднем дворе
Май 2020

Эссе, дополняющее публикацию в майском номере журнала Poetry (оригинал – по ссылке)

Сидя на террасе, сквозь шум вентилятора я слышу жужжание пчёл в кроне мескитового дерева во дворе у соседей. Если и есть слово, которым можно обозначить пронизывающие меня в равной степени изумление и страх, то мне оно неизвестно. Однако, это не является преградой опыту. Май ещё не наступил, но сегодня в Тусоне старые добрые 38 градусов жары, которыми вновь нужно дышать. Я чувствую себя недосягаемым для пчелиного роя, но при этом уверен, что он (группа, функционирующая как единое целое, или даже несколько членов группы, если они отделятся от основного роя) может убить меня раньше, чем я вернусь внутрь. Но я не трогаюсь с места. Звук всех этих тел, что движутся как единое тело, достаточно громок для того, чтобы войти в мою кожу своего рода добротой — опасность поначалу, затем, возможно, любезность — всё, что я знаю о прикосновении.

Есть что-то особенное, но и совершенно банальное в том, каково это — быть живым в пандемию, повторять, ре-итерировать себя день за днем. Всё то, что я повторяю и что пытаюсь сделать по-новому, меня и удивляет, и нет: незаметность обретения новых связей, их внезапность; старание распознать то, что остаётся с нами, даже когда покидает нас; горизонты простирающегося горя; слова, что состарились в миг, когда я их узнал; солидарность, на которую мы не подписывались.

В прошлый четверг я закончил мастерить веранду из плитняка. В течение нескольких лет я собирал эти каменные плитки по всему городу. Когда 2 апреля Нанау (моя 81-летняя бабушка) поступила в больницу с симптомами инсульта, пневмонией и коллапсом легкого, я взял кирку и пошел на задний двор. Вообще двор — это сильно сказано. Мой дом находится в пустыне Сонора. Земля здесь не уступчива. Я бы не стал называть её почвой, и она гораздо жёстче того, что я понимаю под словом «грунт». Боль и отсутствие контроля над чем бы то ни было — вся наша семья отрезана от Нанау, четыре самоубийства среди моих друзей за последний месяц, осознание того, что мои преподавательские часы скоро урежут, наблюдение за тем, как растёт число смертей от COVID-19, в то время как президент газлайтит свой народ на очередном брифинге, — всё вместе это вызывает во мне больше чувств, чем я умею выносить. Я стал подолгу листать ленту друзей и заниматься верандами. Это моя вторая за месяц.

Люди вокруг часто хвалят мои строительные дела, и я ценю их внимание. Но недавно я понял, что это занятие — не более чем реакция на травму, бегство, что выглядит гораздо красивей, чем его импульс, стремительный переход от триггера или ужаса к работе. Я просто один из миллионов. И я думаю, что ещё задолго до этой пандемии мы стали нацией, страдающей сложным ПТСР, ищущей в трудоголизме забытья на фоне бесконечной этической заброшенности со стороны тех, кто находится у власти. Как же, должно быть, капитализму спокойно здесь, при том, что столькие из нас считают себя борцами с ним. (По-Биз, возможно, прибыл на вечеринку позже, но теперь и он танцует под ту же музыку, пьёт из тех же красных пластиковых стаканчиков фирмы SOLO¹). Я сейчас пишу это эссе, и впервые за долгое время успокаиваюсь наедине с собой. И вдруг внезапно я вижу своё отражение в массовом страхе перед чувством (бессилия) — протестуя против возвращения на работу.

_____

Вот уже примерно четыре года я пишу стихи человеку, которым я был раньше — скорее, человеку, кем я думаю, что был, т.к. уверен, что моя память сохранила её лишь частично — до того, как я начал принимать тестостерон. Её звали Мелисса. Это означает, что и меня когда-то тоже звали Мелисса. В детстве я был(а) Мисси, и по сей день остаюсь Мисси Мо для моих Нанау и Папау (бабушки и дедушки). В 2001 году на Аппалачской тропе мне дали имя тропы — TigerCakes (тигриные лепёшки)². В то время я ещё не понимал(а), что это один из многочисленных вариантов гендерного перехода, но к имени Мелисса больше не возвращался(-ась). Из тигриных лепёшек вырос TC. Годы спустя потребовались 200 долларов и судья, чтобы сделать имя Мелисса средним, а ТС — официальным первым. Я тогда понимал, что могу вообще убрать имя Мелисса и/или моё прошлое среднее имя Дон. Но решил оставить их оба.

На прошлой неделе, когда журнал Poetry твитнул содержание майского номера, Колетт Арранд³ спросила меня, является ли стихотворение «Моя Мелисса» частью цикла стихов-писем к себе⁴. За, казалось бы, чуть ли не техническим вопросом стоит следующее: как это стихотворение соотносится с тем, что находится в поле его притяжения (включая вопрос, к которому, конечно, всё не сводится, о том, происходит ли отталкивание от предмета, служащего своего рода точкой опоры, или же давление на него). Вот она, изобильная (и плодотворная) природа подлинного вопрошания. Кто этот адресат, в существовании которого нуждается стихотворение?

Поскольку мои стихи всегда на много световых лет опережают меня, только когда Колетт задала этот вопрос, я начал понимать, как переход от обращения («дорогая Мелисса») к притяжательному местоимению («моя Мелисса») стал сдвигом в плане того, кем Мелисса является для меня теперь. Проще говоря, она больше не является чем-то внешним относительно моего понимания самого себя. Для полноценного существования TC мне уже не нужно, чтобы Мелисса существовала только в прошедшем времени, как кто-то, кому я пишу и до кого я никогда не могу достучаться. Ещё одно стихотворение, опубликованное в майском номере, называется «Т»⁵. В транс-дискурсе тестостерон, инъекции которого я делаю себе раз в неделю на протяжении вот уже более десяти лет, сокращается до Т. Это по-своему странный и счастливый ритуал — я делаю крошечные отверстия в бедре, и через них в меня входят свет и дыхание. Оба этих стихотворения были, как я теперь вижу, практикой письма в присутствии Мелиссы и вместе с ней, экспериментальными попытками почувствовать то, каково это — любить наше тело, позволять ему занимать место в пространстве, праздновать нашу вместительность, прослеживая контуры нашего существования в каждом масштабе, в каждом разрыве, каждом шве.

Прим. пер.

1^ По-биз (англ. Po-Biz от poetry business) — американское выражение, которым сами поэты, зачастую в критическом контексте, называют всю цепочку литературного процесса от написания стихотворений до книгоиздания, продаж и публичных мероприятий.

Красные стаканчики SOLO — знаковая деталь американского быта, почти нарицательное обозначение одноразовых пластиковых стаканов на территории Америки.

2^ Аппалачская тропа — важнейший маршрут для пешеходного туризма в североамериканской горной системе Аппалачи протяжённостью около 3,5 тыс. км. По сложившейся традиции на тропе не принято использовать имена, данные при рождении. Каждому, кто покоряет тропу, в тот или иной момент ее прохождения присваивается почетное прозвище — это своеобразная инициация. Имена тропы используются для общения в пути, фигурируют в книгах регистраций, и т.д.

3^ Американская писательница-транссексуал_ка

4^ См. напр. https://poets.org/poem/dear-melissa-curve-billed-thrasher

5^ https://www.poetryfoundation.org/poetrymagazine/poems/153221/t