В обновлённой галерее «ГРЁЗЫ» представлены фрагменты поэмы Виталия Бурцева «Сын Тинг — из книги». Публикуем эссе поэта и исследователя авангарда, Павла Заруцкого, посвящённое этой поэме.
«Все точки сейчас оживают»: поэма, которая хотела стать человеком
«Сын Тинг — из книги» Виталия Бурцева родился из взаимодействия машинописной копии «Исцеляющих настроев» академика Сытина, советской инженерной бумаги, ножниц и клея. Поэме, созданной из того, что должно было отправиться в мусорный бак, с помощью перестановки букв фамилии и инициалов «отца» исходного текста Сытина Г.Н. даётся статус и имя: СЫН. ТИНГ.
ТИНГ (Thing?) оживает и предстаёт перед своим создателем. «Мне. не хватает воздуха», — жалуется он. И затем, едва пропечатанными буквами, будто шёпотом, добавляет: «и потому я действительно, неизбежно и с / железной необходимостью стану человеком».
«Очеловечивание» ТИНГА и его юность — магистральные темы поэмы. ТИНГ-текст исследует свою новую анатомию. «Нетронутое сердце возраста» обеспечивает ток крови, которая «требует бега». Он открывает в себе эмоции, которые воспринимает как возможность верификации своей человечности: «человек / боюсь».
В этом контексте и сам Бурцев не столько предстаёт своеобразным Виктором Франкенштейном, сотворившим живую плоть из артефактов эпохи самиздата, сколько напоминает овдовевшего старого лесничего из «Восхищения» Ильязда, который, глядя на свою подрастающую дочь, «догадался, что это его жена, но только мёртвая, и стал изучать её новое состояние».
ТИНГ наполовину соткан из смерти, но, как подобает ребёнку, собственную смертность ещё не вполне осознаёт, и лишь в конце поэмы смутно предчувствует «смерти шаг лёгкий и широкий». Ведь «СЫН. ТИНГ. Из книги», силящийся убедить себя в том, что становится человеком и живёт, в то же время остаётся набором вырезок из посвящённых теме самовнушения «Исцеляющих настроев». Его голос — сплетение голосов мёртвого Сытина и живого Бурцева, но также — опечаток безымянного наборщика и капризов «бездушной» печатной машинки.
«Я ещё раз сейчас повторю и постараюсь глубже / осмыслить и представить о чём идёт речь», — заключает ТИНГ в конце поэмы, лишь для того, чтобы начать её заново. Для этого перерождается и сам герой, обретая цифровую плоть взамен бумажной архаики. Отсюда, из «заэкранья», он тянет к нам свои руки «сквозь / первозданную молодую-юную/ речь».
Павел Заруцкий
