Александр Кочарян

Птицы

Подготовка публикации: Анна Глазова
«Пейзаж зажат»: именно в такой ситуации находится говорящий в этих текстах. Обставленный городскими стенами пустырь, упорные корни под асфальтом, и сами птицы — тоже горожане: такова природа, в которой происходит повествование и которая не становится искупительным выходом и выдохом для человека. И тем не менее, вместе со всеми элементами видимого, живого и неживого, он находит место в метафизике, схожей с пантеистической — метафизике «энциклопедии всего». Попадая в эту энциклопедию, сущее вместе с речью приобретает мягкий уклон, отодвигающий их от острых углов городского ландшафта. Либрация (как у уклоняющейся Луны) этой речи находится в соотношении с такой библиотекой, в которой даже полиэтилен можно срифмовать с богомолом, травой и облаком.

* * *

метро
чаще птиц
где каждая песчинка

мысли это высохшее здание

где медленность?
где быть уличным музыкантом,
выжженным ветром ярости?

как нежный пенис
внутри капитализма
выплескивать музыку

нежное чириканье мимикрии

среди гнилых кораблей философии
влажных наполненных жизнью
плесневеющих всеми цветами

ставших убежищами
в биологии баррикад
в утробе прошлого

пластиковые животные
ластятся хрустом лают
на птиц

это могло резонировать.

но я не мужской хуй
я ничей цветочек

* * *

это неважно.
было время, они.
но теперь всё.

тут запись человеческого голоса.
он просто здесь.
он ничему не учит.

голос как человек в соседней комнате.
в этой комнате снежные просторы.
бескрайние низкополигональные леса.

я не выживу.
ни в одной из комнат.
400 пожар области.

под небом 33 градуса.
внутри 3 сентября кондиционер.
окна закрыты. огонь открыт.

а мне — угловатость.
времени — берег реки.
два. полтора.

* * *

«пейзаж зажат»

* * *

камень

длительности

без

лица

и

вывихнут

* * *

либрация библиотеки

* * *

остальное уже где-то в метафизике,
в розовых кулуарах облаков.

танцующий богомол,
как хрупкий самурай на рукаве,

уходит в тень тотально срезанной травы
между полос асфальта;

а голубь уже которую неделю
выветривается на проводах.

его нежная шея не нужна
полиэтилену муниципалитета,

только тот, что он нашел сам,
заброшенный, зацепившийся.

я — часть своего тела;
голубь — часть системы электроснабжения;

в темноте —
магазин игрушек.

* * *

с одной — руины типографии,
с другой — жизни прямоугольные этажи.
единственная скамейка
перед окном сумрачного консьержа.

наконец-то скамейка для пришельца.

этот человек несет в себе пляж,
этот человек не несет в себе моря.
он подбирает камень и вертит в пальцах.

здесь должно понравиться чайкам:
во-первых, здесь мусор,
во-первых, хорошо, когда здесь птицы.

заехав невидимым пляжем в комнату консьержа
(швейцара? сторожа?),
человек садится читать
стараясь держать удобнее
для темноты за стеклом спины́

* * *

вошел учитель —
концентрическая плевательница
внутренних органов

выходит из школы
в полет зимой улицы

в раскрытом металле
вошел луч тела

лед утренних лиц
медленно тает

плевать

* * *

да. теперь есть энциклопедия всего.
но успевают ли писари
за меняющимся языком,

за дрогнувшей рукой,
за белизной глаз?
и между языками? писарей?

пожелтевших? серых?
влажных? обветренных?
хруст треск

определенно
это
тотально

циклоп? Слеп.
Листья под дождем.
Асфальт многослойно зияет.

* * *

этот явист
как обычно
ушел из белизны в осень
на полтора часа раньше

сегодня на его столе
в токсичной прозрачности пластика
в простоте своего существования
замерла недопитая миринда

за окном отплевывается от ночного пространства
стылый фонарь над автостоянкой
и листья деревьев ждут
высыхают пятна света

Александр Кочарян

Родился (1985) и живёт в Харькове. Психолог по образованию. Работает программистом. Автор поэтического сборника «Микропластик» (2020). Публиковался в журналах «©П», «Воздух», на сайтах «Полутона», Litcentr, «Солонеба» и др. Стихи переведены на польский.